Вестник Уральского отделения РАН "Наука. Общество. Человек", N 4 (6), 2003

(с) Ю.И. Мирошников

Книжная полка

Квантовая физика в стиле нон-финито

(В.Ю. Ирхин, М.И. Кацнельсон. Уставы небес: 16 глав о науке и вере. – Екатеринбург: У – Фактория, 2000-512 с.

В.Ю. Ирхин, М.И. Кацнельсон. Крылья Феникса. Введение в квантовую мифофизику – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та. 2003-264 с.)

Почти весь ХХ век свободная философская мысль в России не выражалась открыто. Для публики философия всегда была связана лишь с одной ее идеологической формой, в рамках которой она сама по себе никакой культурной ценности не имела. Она была ручной, предсказуемой, выхолощенной до всем понятных формул о первичности и вторичности. Значительная часть научно-образованной общественности к такому образу философии привыкла и сегодня оказалась психологически и интеллектуально не готова к возвращению на публичный форум настоящей философской мысли – ищущей, самостоятельной и трудной для поверхностного восприятия.

Выход в свет книг: «Уставы небес» и «Крылья Феникса» (в дальнейшем «У.Н.» и «К.Ф.») – значимое событие в духовной жизни научной общественности Урала. Трудно переоценить то обстоятельство, что к анализу философских проблем науки обратились представители естествознания. Для российской научной среды со времен И.М. Сеченова, К.А. Тимирязева и других естественнонаучных материалистов и позитивистов второй половины ХIХ в. характерно нигилистическое отношение к философским, религиозным и эстетическим вопросам. Это нигилистическое отношение не только не ослабло в советский период, но значительно усилилось навязанной сверху системой методологических семинаров. Что мог испытывать в душе ученый после крушения марксистско-ленинской идеологии? Чувство огромного удовлетворения от наступившей свободы мировоззренческой ориентации. Однако при этом значительная часть академической среды восприняла освобождение от тоталитарной идеологии как легализацию своего равнодушного или даже враждебного отношения к развитию разнообразных форм философского и религиозного сознания. Выход в свет книг Ю.В. Ирхина и М.Н. Кацнельсона – свидетельство того, что потребность в философии как таковой все-таки не исчезла, она существует и требует выхода на поприще общественной жизни.

Презентации «У.Н.» и «К.Ф.» показали неравнодушие к факту выхода книг в свет. Разлет выражаемых оценок отчетливо тяготел к полярности: от восторженно-приветственных до сердито-негодующих. Авторы, конечно, предвидели неоднозначный прием их произведений и как могли упреждали остроту претензий квалифицированной читательской аудитории. В.Ю. Ирхин и М.И. Кацнельсон предлагают читателям версию того, что их книги предназначены для популяризации достижений науки и демонстрации ее актуальных проблем. На мой взгляд, утверждение авторов в аннотациях о принадлежности книг к научно-популярному жанру мало соответствует сути их замысла. В «К.Ф.» можно найти признание, более соответствующее содержанию обеих работ: «Задача нашей книги – вовсе не в том, чтобы дать новый научно-популярный материал, которого в литературе и без того предостаточно, но в том, чтобы заложить, если угодно, некие новые (по крайней мере, для научно-технической интеллигенции) принципы мышления» (с. 17). Принципами мышления со времен Сократа всегда занималась философия. Конечно, нельзя ограничить значение обеих книг только их философским содержанием, но оно в них главное. Попутно замечу, что здесь речь идет о двух книгах В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона, одна из которых – «Уставы небес» была издана в 2000 г. и уже вызвала отклики в печати (см. напр.: Ю. Мирошников. Старик, ты не прав! – Наука Урала. 2001, №4). Я вновь напоминаю об «Уставах небес», потому что в «Крыльях Феникса» тематика остается той же самой. Прежним остаются метод и стиль философствования. Авторы лишь более четко и концентрированно (в тех же 16 главах заключен в два раза меньший объем) заявляют в «К.Ф.» то, что в предыдущей работе подспудно исподволь вызревало и искало адекватное словесное выражение. Истина «Уставов небес» слетела к читателю на «Крыльях Феникса». Движение мысли авторов представляется интересным и важным, хотя оно, и это очевидно, отнюдь не имеет законченного результата и во второй книге. Можно смело утверждать, что произведения В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона, несмотря на их непритязательный эссеистический стиль, несмотря на их подчеркнуто юмористические интонации, имеют весьма серьезный и далеко идущий замысел. Как минимум, они посвящены философии физики (о максимуме я скажу позже). И даже, если их попытка не будет завершена (книги не дают готовой системы взглядов, а лишь только свидетельствуют о намерениях совершить прорыв в области научного мировоззрения), она, я уверен, вызовет волну публикаций философски мыслящих естествоиспытателей.

В последние десятилетия и до России дошла философская мода на забвение онтологических вопросов, поэтому, мне кажется, совсем не тривиальным обращение В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона к анализу проблем физической реальности. Как это ни покажется сегодня странным, но в начале ХХ века взгляды воинствующего атеиста, автора знаменитой книги «Материализм и эмпириокритицизм» В.И. Ленина и религиозно настроенного творца идеи квантов М. Планка на физическую реальность в философском смысле существенно совпадают. Оба мыслителя твердо стояли на позициях объективности и познаваемости природы. Кстати, также дружно, как сговорившись, они однозначно противопоставляли объективное и субъективное, материю и сознание и не сумели по достоинству оценить идею Э. Маха о взаимодействии физического и психического. И для Планка, и для Ленина взгляды Маха были в корне неприемлемы, как философия субъективного идеализма, отрицающая существование природы вне человеческого сознания. Лишь позднее, читая гегелевскую «Науку логики», Ленин отметит в «Философских тетрадях», что «сознание не только отражает объективный мир, но и творит его». Однако этот поворот мысли классика марксизма оказался невостребованным отечественной философией природы.

Следует признать, что за прошедший век взгляды европейских и отечественных мыслителей претерпели радикальные изменения. Пришла мода на интерпретацию любых видов реальности как словесной игры: присутствие в мире чего-либо и кого-либо не воспринимается серьезно. Так, например, с точки зрения одного из столпов постмодернизма Ж. Деррида угроза термоядерной войны есть всего лишь игра слов, филологический феномен: взаимные угрозы, предостережения, митинги, конференции, симпозиумы. Имеет ли смысл анализировать последствия самого факта ядерного удара? Реальна ли ядерная катастрофа? Последними актами сознания обезумевшего человечества явятся лишь военные приказы, осмыслять исполнение которых будет просто некому. Поэтому воспринимается в качестве программного заявление В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона: «Хотелось бы избежать любых ассоциаций и со столь модными сейчас релятивистскими (не в смысле теории относительности…) и «постмодернистскими» взглядами. Разница очень проста: мы не считаем любые возможные мнения и взгляды равноценными и не сомневаемся в существовании Реальности, Истины с большой буквы, и возможности ее постижения» («К.Ф.» с. 252-253). Книги авторов возвращают к жизни традицию онтологизма, столь характерного для русской философии, включая и советский период ее существования.

Обсуждение вопросов физической реальности вписывается в натурфилософский контекст. Что такое философия природы и какое место она занимает по отношению к естествознанию? История европейской науки и философии показывает, что философия природы как система всеобщих понятий природы строилась на материале естествознания и служила необходимым дополнением опытного исследования, которое само по себе не способно подняться над частными закономерностями и открыть единство природы и человеческого духа. «Метафизика» Аристотеля, «О сущности вещей» Лукреция, «Этика» Б. Спинозы, «Рассуждения о методе» Р. Декарта, «Критика чистого разума» И. Канта, «Идеи к философии природы…» Ф. Шеллинга, «Философия природы» Г. Гегеля, «Диалектика природы» Ф. Энгельса, работы А. Эйнштейна, М. Планка, Н. Бора, В. Гейзенберга выступают вехами на пути философского осмысления природы.

Из каких посылок исходят авторы «У.Н.» и «К.Ф.» в философском анализе понятия реальности? Таким исходным пунктом для них является идея тождества субъекта и объекта. Еще в «У.Н.» В.Ю. Ирхин и М.И. Кацнельсон заявили, что «квантовая физика, вероятно, подошла уже к рубежу, за которым необходимо отказываться от этого предположения», т.е. от того, что объект (природу) можно изучать независимо от субъекта (человеческого и божественного сознания) (с. 308). В «К.Ф.» читаем: «В любых, сколь угодно больших, термодинамических системах обязателен наблюдатель» (с. 220).

«Мир сотворен Богом…» (К.Ф. с. 24). Реальность представляет собой иерархию разных уровней огрубления идеи (К.Ф. с. 16). Таким образом есть Высшая Реальность и та тварная, земная, термодинамическая, с которой имеют дело физики. «Прозрения о Высшей Реальности можно найти не только в священных книгах различных религий, но и некоторых формально «светских» текстах, особенно в поэзии (К.Ф. с. 14). Итак авторы, как кажется, строят философские основы объективного идеализма. Объективной материальной реальности не существует. Есть мысль, сознание Бога, и сознание человека. Бог порождает Высшую Квантовую Реальность, а человек своей мыслью, измерительными процедурами творит термодинамический мир с его корпускулярно-волновым дуализмом. «Физические законы вторичны и подчинены человеческому сознанию…» (К.Ф., с. 106). Атомы, волны и кванты – это три состояния мира: два первых лежат в основе тварного физического мира, третье определяет суть Высшей реальности. Подчеркнем, что Бог В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона не принадлежит какой-либо конфессии, не обладает личностной ипостасью. Авторы отождествляют Бога с Высшей квантовой реальностью и утверждают, что путь к нему (и вместе с тем духовное перерождение, обретение свободы и спасение человека) может осуществиться через самопознание. «Если физик говорит о квантовой механике верно, он уже спасся – перешел на высокий уровень бытия, к прямому переживанию высоких внутренних состояний (К.Ф. с. 76). Вообще физики, профессионально связанные с идеями квантовомеханической реальности, по определению ближе к Высшему запредельному миру. «Поскольку человечество на протяжении последних трех веков вкладывало в развитие науки свой лучший интеллектуальный и духовный потенциал, прорыв в запредельное вполне мог произойти как раз в этом направлении – и он произошел после создания квантовой физики» (К.Ф. с. 259). Вот собственно та высшая цель, которую преследуют авторы, анализируемых мной сочинений. Они не настаивают, что «путь к спасению через постижение квантовой механики должен рассматриваться как общеобязательный» (К.Ф. с. 253). Любой такой путь должен быть личным. Авторы не предлагают ученому миру обратиться к решению насущных практических задач человечества, например, к борьбе с голодом и болезнями, тем более к решению проблемы смерти и воскрешения умерших отцов, но их озабоченность нравственным состоянием всего общества, умножением вредоносных плодов науки, равнодушием ее «жрецов» к духовному измерению научной деятельности живо напоминает философию общего дела Н.Ф. Федорова, традиции русского космизма. Наука утеряла нравственное лидерство в обществе: для авторов это одна из центральных тем их глубоких раздумий.

Для формирующейся концепции В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона очень важна идея двоемирия и отражения Высшей Реальности в низшей термодинамической. Прозрения корифеев квантовой механики, человеческое познание законов микромира возможны как следствие того, что физическая форма, реальность земного мира несет в себе образ Высшей реальности, отражает ее. «В мире классической физики (на дне, внизу) просматривается образ квантового мира. Высший образ отражается в низшем мире людей и иных живых существ, в проявленном состоянии. Исходно этот образ неизменен, но при отражении он становится относительным, дискретным» (К.Ф. с. 75).Поскольку все земное отражает небесное, то физическая реальность превращается в символ, в свидетельство о высшей Реальности. Следовательно наука (квантовая физика прежде всего) должна постигнуть язык символов, а для этого ей следует обратиться к священным текстам различных религий, для которых накопление, хранение, трансляция и потребление знания о Запредельном мире Абсолюта в виде символов является исходным и основным. До сих пор физика пользовалась языком математики, но язык математики, ее символика при всех их достоинствах не выдерживают сравнения с символическим строем; ибо последний «имеет дело с гораздо более серьезными сторонами реальности. Они (т.е. религиозные символы – Ю.М.) предназначены для того, чтобы вывести человека на новые уровни сознания, относящиеся к запредельному миру» (К.Ф. с. 137).

Реализация установки на использование смыслового богатства различных символических языков культуры (предпочтение отдается все-таки религии) приводит авторов к тем трудностям, которые вытекают из многозначности и противоречивости утверждений, содержащихся в различных семантических системах. Эффективным инструментом для решения этих непростых проблем, с точки зрения В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона, является чувство юмора. Юмор позволяет «без страха и стеснения говорить о самом высоком». «Потеря чувства юмора и в особенности самоиронии является очень тревожным симптомом духовного неблагополучия…» (К.Ф. с. 135). Это возведение юмора и иронии в ранг метода может быть по достоинству оценено лишь теми, кто благодаря истории философии знаком с принципом иронии древних (Сократа) или новых философов (романтиков и экзистенциалистов).

Итак, я попытался передать читателю концептуальный замысел авторов, их подход к философскому осмыслению действительности. Среди основных его принципов назовем единство субъекта и объекта, приоритет сознания над физической реальностью, иерархизм бытия и сознания, двоемирие и принцип отражения Высшей Квантовой Реальности в земной (термодинамической), символизм и принцип иронии, позволяющие опереться на различные символические системы культуры (прежде всего религии). Выделенные мной элементы картины мира, эскизно намеченные в «У.Н.» и «К.Ф.» и находящиеся еще в стадии становления, тем не менее достаточно определенно характеризуют тип романтического мировосприятия, укорененного в русской культуре не меньше чем просветительская идеология. Достаточно сказать, что весь ХIХ век прошел в борьбе романтического славянофильства и почвенничества, с одной стороны, и просветительского западничества, с другой. Так что предшественников у В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона было множество, и одним из самых знаменитых можно назвать Вл. Соловьева с его философией всеединства. Если иметь в виду западноевропейскую мысль, то напрашивается сравнение концептуальной схемы авторов с философией тождества Ф. Шеллинга. Интерес российской интеллигенции к философии Шеллинга, одного из представителей немецкой классики, сегодня быстро набирает силу и становится таким же устойчивым, каким он был в ХIХ в. (см: Фридрих Шеллинг: Pro et сontra. Творчество Фридриха Шеллинга в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. СПб.: РХГИ, 2001). Философская позиция авторов, как минимум, имеет право на существование: у нее есть свои достоинства и недостатки, по поводу чего хотелось бы поделиться своими наблюдениями и оценками.

Книги В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона меня привлекли своим настойчивым стремлением разорвать узкие рамки позитивистского подхода к физической реальности. «Представляется бесспорным, – пишут авторы, – что современная физика, по-видимому, приблизилась к рубежу, за которым дальнейшее развитие не может происходить в форме традиционной естественной науки, строго изолированной от всех «метафизических» вопросов. Возможно, она даже перешла этот рубеж». (К.Ф. с. 225). Собственно, тот, кто вознамерится прочитать «У.Н.» и «К.Ф.» как книги по физике, будет немало обескуражен и раздражен. Чтобы адекватно судить об этих работах, их нужно поставить в философский и общекультурный контекст. Заметим, что, конечно, между наукой и другими видами культуры никогда не пролегала китайская стена, хотя, несомненно, горделивое утверждение И. Ньютона «Hypotheses non fingo! – Гипотез не измышляю!» продолжает витать в воздухе физических лабораторий. Тем не менее многие европейские естествоиспытатели видели необходимость всеобщих определений природы и немало усилий потратили на создание научной картины мира. Конструктивную роль научной картины мира, необходимость ее революционного развития подчеркивают и авторы «У.Н.» и «К.Ф.». Причем, хоть об этом прямо не сказано, те образы мира, которые сформировались в творчестве А. Эйнштейна, М. Планка, Н. Бора, В. Гейзенберга и других пионеров квантовой механики, не удовлетворяют максималистским требованиям авторов. В определенном смысле «У.Н.» и «К.Ф.» можно воспринимать как пролегомены к синтезу новой научной картины мира, соединяющей достижения всех видов культур. Впечатляет объем уже определенной черновой работы по сбору литературного материала, позволяющего наметить принципы нового видения реальности.

Я уже отметил онтологизм, как ценную черту мировоззрения авторов. Теперь мне хочется обратить внимание на еще один позитивный штрих, связанный с онтологической компонентой их творчества. Заслуживает поддержки намерение В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона восстановить былое единство онтологии, гносеологии и аксиологии, разорванное в философии Нового времени. «Красота – совершенство изначальной идеи творения» (К.Ф. с. 104). «Мир сотворен Богом «хорошо весьма», что означает ценность всего тварного» (К.Ф. с. 24). «Квантовая физика при правильном понимании есть тоже Слово Божие, ключевым пунктом которого является термодинамика добра, огня, любви и победы над холодом смерти» (К.Ф. с. 17).

Авторы правы в том, что в истории европейской науки в последние три века господствовал редукционистский подход к действительности, позволяющий описывать отдельные части универсума, создавать модели мира как большой заводной машины (К.Ф. с. 152). Но следует отметить, что основы такого взгляда были заложены в античности философией Демокрита. Атомизм не признавал качественных различий в условиях организации Универсума, сводил все формы бытия к неизменным кирпичикам-авторам, бесцельно носящимся в пустоте мирового пространства. Однако тогда же в античности Платоном и Аристотелем было создано иное представление о мире как иерархии структурных единиц Космоса, целостной системе, управляемой Абсолютом, Творцом всего существующего, носителем Блага. Все звенья единой цепи бытия несли в себе, согласно этой точке зрения, долю совершенства, были сопричастны вершине иерархической пирамиды – Абсолюту. Платон и Аристотель полагали, что познать часть мира, не соотнеся ее с целым, не открыв ее связей со всем Космосом, с общим замыслом творения, невозможно. Легко понять, чья позиция мировоззренчески ближе авторам «У.Н.» и «К.Ф.». Все единичные формы действительности, с точки зрения, связаны Первичной Квантовой реальностью, Демиургом. «Проявляясь в мире, – написано в «К.Ф.» – единый Бог порождает дискретные формы, которые постоянно дробятся» (с. 149). Вполне логично авторы отвергают претензии на лидерство в философии науки современного позитивизма, – идейного наследника редукционистских установок классического естествознания.

В контексте символизма, вытекающего из гипотезы авторов «У.Н.» и «К.Ф.» об отражательной связи Высшей реальности с низшей, они проявляют повышенный интерес к проблемам языка науки. Известно, что квантовая механика столкнулась с парадоксальными явлениями микромира, вышедшими в сознание образованного человека ХХ в. прежде всего как корпускулярно-волновой дуализм. Например, электрон в одних наблюдениях и измерениях действует как частица, в других предстает как волна. Получается, что в микромире существуют сочетания свойств, которые в обычном мире невозможны как круглый квадрат. Возникает законный вопрос о том, чем же электрон является на самом деле? И, если в действительности он не может быть представлен ни частицей, ни волной, то как выразить на обыденном языке ту реальность, которую человеческое воображение бессильно себе представить. В чисто научном плане задача решалась рациональным путем – специально созданным для этого математическим аппаратом. Достаточно здесь назвать уравнения Э. Шредингера и П. Дирака, принцип запрета В. Паули, чтобы стало понятно, что имеется здесь в виду. Но в конце концов любой математический формализм должен быть наполнен смыслом, доступным для выражения естественным средством человеческого общения – обыденным языком. Преодолеть этот заключительный этап познавательной деятельности оказалось таким трудным делом, что задача не решена и сегодня. Получается, что открытая наукой часть микромира представляет собой весьма странную наличную действительность, где известные человеку по многовековому опыту категории отказываются служить объяснительным механизмом. Достаточно сказать, что происходящие в микромире события нельзя изложить, пользуясь логическими законами Аристотеля: закон исключенного третьего в микромире не работает. Опираясь на эти известные обстоятельства, авторы пускаются в розыски новых языковых форм науки как можно дальше от современности, как можно ближе к архаике и мифу. Чем более с естественной и наивной формой языка встречаются авторы, тем больше они ему доверяют. Но почему именно священные тексты, например, гимны Ригведы точнее, полнее, понятнее могут выразить мир квантовой механики, чем наука, философия, искусство? Ведь все эти виды культуры – способы постижения человеком Красоты. Истины и Добра, ничуть не хуже и не лучше один другого. Только вместе, но не сливаясь и не подменяя друг друга, они могут помочь человеку исполнить его предназначение в мире.

Ставка авторов «У.Н.» и «К.Ф.» на отыскание новых языковых средств научного познания своеобразно преломляется в характере их дискурса. Книги В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона – это прямо вавилонские башни из цитат, занесенных педантизмом эрудитов со всех концов света. Здесь на одной странице могут встретиться фрагменты из К. Кастанеды и В. Гейзенберга, Дао Дэ Цзин и А.М. Пятигорского, Ш. Бодлера и Шанкары, Ездры и О. Мандельштама. Использование ссылки в современном научном произведении совсем не редкость; как говорил Н.А. Некрасов:

Привычка водится за всем ученым миром

Сужденье подкрепить то Данте, то Шекспиром.

Вопрос в другом: как и зачем используется чужой текст, какую роль он выполняет? Цитирование в работах В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона скорее всего сродни вызыванию из царства духов великих свидетелей: древних мудрецов и религиозных пророков, гениев магии и искусства, корифеев науки и современных кумиров толпы. Предъявив очередную цитату, авторы полагают свое дело в основном сделанным, они на цыпочках отходят в сторонку и с любопытством, а иногда и с легкой улыбкой на устах наблюдают за интеллектуальными науками и интуитивными прозрениями глубокомысленного и не очень глубокомысленного читателя. Авторы уверены, что «сознание невозможности и даже ненужности внешнего проявления истины может служить причиной мучительных, но плодотворных рефлексий» (К.Ф. с. 150). Книги В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона явно рассчитаны на остроумных и слишком проницательных читателей, что с точки зрения выдающегося стилиста ХХ в. Ф Ницше лишает авторов звания хороших писателей. В силу такой нерациональности текста: с одной стороны, его избыточности (Ч. Дарвин говорил, что «для серьезно изучающего одна ссылка так же хороша, как сотня), а с другой, – имплицитности, многозначности, неопределенности мысли. Вышедшие из печати книги, совокупным объемом едва уступающие объему «Мертвых душ» Н.В. Гоголя, оставляют ощущение незавершенности и недосказанности заветных мыслей авторов. Еще художники итальянского Возрождения утверждали, что мало кому на свете удалось завершить начатое им произведение. Явление незавершенного широко представлено и в теоретическом (философском и научном) познании. Например, А. Эйнштейн оставил незаконченной свою работу над единой теорией поля, а К. Марксу удалось издать лишь первый том «Капитала». Современным теоретикам все сложнее систематизировать массу фактического материала и подчас их весомым вкладом в науку оказывается обнаруженная ими методологическая основа исследования. Однако в творчестве В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона мы встречаемся с иной ситуацией. В искусстве существует особый принцип незаконченности, как сознательный художественный прием, стимулирующий активность восприятия зрителя, слушателя, читателя. Как бы незавершенное произведение становится поводом для интерпретации, будит фантазию публики. Таким слегка загадочным и ирреальным, выполненным в стиле non finito, представляется мне романтический образ Квантовой Физики, созданный творческими усилиями В.Ю. Ирхина и М.И. Кацнельсона в книгах «Уставы небес» и «Крылья Феникса».

Ю. Мирошников,

доктор философских наук